Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

197

тот самый, который был его злейшим врагом в дни мелкой борьбы Генриха насобственной земле, — Бирон оказался тут как тут. Тогда король Наваррский сменилпровинцию Гиеннь на провинцию Сентонж, ибо его спасение состояло в том, чтобынаступать: перенести войну на север, угрожать Парижу, только бы Фама всегдалетела, трубя, впереди. Старичку Бирону вздумалось напасть на некий остров, онназывался Маран и лежал неподалеку от берега океана; Генрих заранее расписалего своей подруге Коризанде самыми пленительными красками. Полоса воды,окружавшая этот чарующий остров садов, весьма некстати переходила в болото, внем-то и завязло войско противника. Бирону пришлось снять осаду, сам он былранен, а деньги, полученные от двора, все вышли. Да и откуда их было взять? Какмог король, проматывавший со своими фаворитами все, что оставалось от податей иналогов после того, как ими в достаточной мере поживились воры и священнаяЛига, как мог такой государь содержать одновременно еще три-четыре армии? ИБирон первый не получил денег. Кое-что удалось перехватить Генриху, правда,всего несколько тысяч экю, но это решило поражение маршала, ибо его наемникиразбежались.

Попутно Генрих отделался и от своего кузена Конде: уж слишком резок былконтраст между успехами Генриха и неудачами, которые терпел в то же самое времяего соперник! Победа, одержанная Генрихом на острове, склонила на его сторонуупрямых протестантов из Ла-Рошели, которые, не будь ее, охотно предпочли быиспытанного и верного протестанта и посредственного вождя Конде. А теперьмногочисленные промахи их единоверца стали особенно очевидны. И в самых строгихдомах люди, вспоминая о нем, неодобрительно покачивали головой. Впервые надним посмеялись в Неракском замке, и Конде этого не простил.

Когда Жуайез наконец облегчился и поехал в ратное поле, настала его очередь.И тут при столкновении с самой большой и хорошо вооруженной из королевскихармий, в открытом поле, в день решающей битвы, Генрих уже становитсятрагической фигурой. Он становится даже чем-то большим; борцом за веру пообразу и подобию библейских героев. И все сомнения людей исчезают. Ведь онсражается уже не ради земли или денег и не ради престола: он жертвует всем радиславы божьей; с непоколебимой решимостью принимает сторону слабых и угнетенных,и на нем благословение царя небесного. У него ясный взор, как у истинного борцаза веру. А все эти слухи о его любовных похождениях, сумасбродных проделках иравнодушии к религии — все это неправда. Ты наш герой и воин, ты избранникбожий, мы поспешаем к тебе.

Так притекали к нему люди отовсюду и, уже заранее окрыленные его славой, ещебольше воодушевлялись, увидев воочию, какой он простой и добрый. Своими рукамирыл он окопы, ел стоя, спал в доспехах и — смеялся. Ради этого смеха людиоставались с ним — были деньги или их не было, было чем закусить илиприходилось поститься. Даже своих пасторов умел он развеселить, а по ночамбудил капитана Тюрена и капитана Роклора, и все сидели, прислушиваясь, держафитили наготове.

— Сир! Какой толк в том, что мы бодрствуем ночью и враг нас не застанетврасплох? Ведь днем вы рискуете своей драгоценной особой, как будто не от васвсе зависит: не таясь, переходите вброд болота, а кругом падают пули и взлетаютбрызги.

— И, может быть, завтра меня убьют, — отвечал Генрих. — Но дело мое потому ипобедит, что дело это угодно господу.

Он говорил это при блеске звезд и верил в свои слова глубоко, как дóлжноверить, ибо его уверенность ни на чем не была основана; да, поистине, вместе сним погибло бы и все его дело; но если бог желал спасти это королевство, то онволей-неволей, а был обязан сберечь Генриху жизнь.

Неизбежно наступали и периоды усталости. Ведь по две недели не ложишься впостель, несешь постоянную заботу о своих людях и о противнике, которого надозаманить куда следует. Когда они, наконец, столкнулись, — герцог Жуайез икороль Наваррский, — то последний оказался зажатым между двумя реками иотрезанным от своей артиллерии. Что помогло ему выбраться из столь трудногоположения? Только быстрота, подвижность да его удачливая судьба. И вышло так,что тем тяжеловеснее и медлительнее оказался противник. Едва забрезжило утро, агугеноты уже запели псалмы перед своими палатками; враг строился весьманеторопливо. Солдаты Генриха тут же принялись высмеивать противника и осыпатьбранью: вон они, изнеженные придворные, обжоры, только и умеют, что налоги дапот из бедняков выжимать.

— Хорошо пронесло вас, господин герцог? А то мы тут, — страх действуетполучше лакрицы. Нажрались откупов да пенсионов, где уж вам, господам, ихпереварить! То-то вы с места не можете сдвинуться. Все поле боя провоняловашими ароматическими водами. Ничего, поработайте как следует, по-другомузапахнете!

Звонкие голоса далеко разносят оскорбления и угрозы. А вдали, в лучахвосходящего светила сверкает и блестит серебряное войско — войско богачей,золотые кинжалы, золотые шлемы — пропасть золота. Оружие отделано драгоценнымикаменьями, карманы набиты деньгами, головы — расчетами и помыслами о наживе.Под каждым серебряным панцирем бьется не только сердце, — власть, власть бьетсяв вас, власть мытарей и ростовщиков, которые наживаются на горе вдов и сирот. —Эй ты, сукин сын! — зычно крикнул какой-то хмурый старик, но с зоркими глазами.— Ну-ка, обернись, я тебя узнал, это ты со своими наемниками поджег мой замок!Ты ведь из Лиги!

Его слова еще сильнее разожгли ярость протестантского войска. Ненавистныйвраг — это, оказывается, не только королевские прихвостни; шайки убийц из