Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

образовалось пустое пространство.

Де Миоссен вдруг увидел себя окруженным своими старыми друзьями иразлученным с новыми. Сначала он побледнел, затем чувство чести победило; оностался и начал так:

— Кто долго проживет здесь, невольно начинает колебаться, и под конец егоохватывают сомнения: верно ли, что мы одни правы перед господом? Радуйтесь, —добавил он, торопясь, чтобы Агриппа не прервал его, — с вами этого не случится,но может случиться с вашим молодым королем, он, как мне сдается, любит в жизнине только слияние со Христом и святыми ангелами.

— Мы не должны бояться смерти! — Агриппа не дал так легко сбить себя столку. — Смерть — наше прибежище в житейских бурях. И если бы мы сгорели вогне, его пламена взвились бы, опережая нас, к вожделенному престолупредвечного.

Это было красиво сказано, но вызвано вовсе не жаждой смерти, а, наоборот,глубокой убежденностью в том, что сам он, Агриппа, проживет еще очень долго. Акак раз в этом молчаливый Миоссен отнюдь не был уверен. Он смотрел на Агриппузадумчивым взглядом до тех пор, пока тот не почувствовал, что разговор ужедавно перестал быть просто застольной беседой.

— А что бы вы сказали, д’Обинье, если бы те факелы, которые должны осветитьнам путь к вечности, вспыхнули не через двадцать лет, а завтра же, и не вневедомой точке земли, а в замке Лувр?

Никто уже не прерывал Миоссена; он мог спокойно продолжать свою речь средибряцания цимбалов и звона кубков.

— Мне известно слишком многое. Тяжесть фактов труднее нести в себе, чемверу. Решение в Лувре почти принято, но еще не окончательно. Какое? Этого я неоткрою даже самому себе. Во всяком случае, сначала должна состояться свадьба.Ваш король и наша принцесса — такая прелестная молодая пара, что их чувствомогло бы смягчить даже злодея. Скажите своим людям: пусть не смеют большеникого задирать — ни придворных, ни народ. Дело дошло до крайности, близокпоследний час. И как бы кое-кто из нас весьма скоро не вознесся к вожделенномупрестолу предвечного!

Миоссен встал и докончил, все еще склонившись над столом: — Чуть было несказал лишнее.

Только виски у него были седые; но сейчас, когда он возвращался к придворнымфранцузского короля, стало заметно, что и плечи его сутулятся больше, чемследует в таком возрасте. Встретил Миоссена некий господин де Моревер — острыйнос, близко посаженные глаза, сначала он посмотрел на Миоссена сверлящимвзглядом и потом уже сказал:

— Все-таки дорвались до своих гугенотов, Миоссен, и все-таки сказалилишнее!

Оба господина стояли, друг против друга, выпрямившись во весь рост, яркоосвещенные, перед коротким коридором, соединявшим вестибюль с парадной залой.В вестибюле пировала свита, а в зале — оба короля. Генрих сидел как разнапротив этого коридора, почему оба придворных были ему хорошо видны. Миоссенстоял несколько боком, король Наваррский заметил лишь его седеющие волосы исутулые плечи; другой же был повернут к Генриху прямо лицом, и то, что Генрихувидел на этом лице, заставило его призадуматься. Юноша даже прервал наполуслове свою беседу с королем Франции. Карл последовал за его взглядом и,когда понял, на кого Генрих смотрит, нахмурился.

— Кузен Генрих, — торопливо сказал он, — рядом с вами сидит кое ктопокрасивее тех, кого вы так пристально разглядываете.

Это было, конечно, правдой, ибо подле Генриха сидела Марго, и если не своейчарующей внешностью — она могла бы околдовать его одним только грудным ипевучим голосом, которым принцесса произносила в данную минуту весьма ученые ивместе с тем двусмысленные тирады. В учености и в остроумии они были с Генрихомдостойными соперниками. И то, что они говорили друг другу, подражая древним, теслова, которые принцесса беспечно роняла своими розовыми губками, потребовалибы от другой, столь же гордой и утонченной дамы, немалого усилия над собой, ноМарго этим ничуть не затруднялась. Она говорила настолько громко, что то и делокто-нибудь из сидевших рядом вступал в беседу и подчеркивал ее смысл. Немалуюотвагу и изящество проявила также мадам де Сов — вздернутый носик, лукавыеглаза, круто изогнутые, очень тонкие брови, чересчур высокий лоб, хрупкаяфигурка — хотя это было одной видимостью. По всему было заметно, что в любвиона весьма вынослива, на этот счет она с Генрихом уже столковалась — с помощьюслов и без них.

О! Конечно, он любил Маргариту Валуа! При звуках ее голоса — грудного и,когда она хотела, лениво-томного — в недрах его существа вспыхивало волнение,горло сжималось, взор становился влажным. Он нередко видел предмет своих чувствсловно сквозь дымку, как видят счастье, которое все еще остается землейобетованной. Не раз был он готов соскользнуть со своего кресла и пасть переднею на колени: но он боялся людей. Ибо Карл Девятый был пьян, и ему взбрело наум — «продернуть дружка толстухи Марго», а его братья — герцоги Анжуйский иАлансонский, устав от долгого сидения за столом, начали ссориться. Да и ответыГенриха королю Франции уже становились вызывающими. Кузен Конде толкнул его вспину, чтобы предостеречь. Что касается двух королевских братьев, то различиево мнениях побудило их перейти к действиям: принцев пришлось разнимать.

Лицо герцога Анжуйского было в крови. Он отступил по ту сторону стола исказал своему кузену, Генриху Наваррскому:

— Ты хоть был честным противником, когда мы с тобой сражались, и чаще всегоя тебя побеждал.

— Причиной тому были только твои письма, д’Анжу, язык в них такой деревянныйи напыщенный, будто их писал испанец, меня обращал в бегство твой стиль.Вернее, у меня делалась лихорадка, и я уже не мог сражаться. Если бы ты в самом