Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

какой-то просвет. Можно выбраться на чердак, лечь плашмя на выступ, а возленего есть небольшое отверстие, из него видно нижнее помещение. Даже ребенкучерез него не пролезть. И все-таки я вижу комнату, что-то вроде комнаты. МадамЕкатерина не привыкла к таким, однако все же вон она сидит. Кресло с прямойспинкой стоит у дальней стены, свет падает на королеву сверху, и лицо кажетсямертвенно-тусклым. Или еще от чего-нибудь у ее кожи такой свинцовый оттенок?Она в своей обычной вдовьей одежде, остальные — кто в чем встал с постели. ВонГизы, вон д’Анжу». — Мадемуазель, вы знаете некоего господина де Моревера? —«Впрочем, это не он, что ему тут делать?» — Тише, говорит королева.

«Нет, они слишком далеко, внизу, слова теряются, точно в расселине скалы.Мне кажется, она замышляет что-то против своего сына-короля, иначе зачем бы онатайком от него забралась сюда? Он ведет переговоры с Англией и спротестантскими князьями. Колиньи он называет отцом. Она ненавидит Карла. Ееистинный сын — д’Анжу. Достаточно на него посмотреть, на его изуродованные уши.У него толстые губы, и весь он какой-то черноватый, как и духи, которыеокружают его. На месте не сидит, никак не дождется того, что должно произойти.Теперь королева прикладывает палец к губам. Молчи, любимчик! Да, и любимчикздесь!» — Мадемуазель, тебе известен некий любимчик, похожий на учителя танцев?Его имя не дю Га?

«Она не отвечает, и мы тоже должны быть осторожны. Здесь сговариваютсякого-то погубить, Если жертва не Карл, то я. Пусть попробуют! В Парижеполным-полно гугенотов. В подвал, вон куда запрятались наши враги, чтобысостряпать убийство, а сами сидят бледные как смерть, особенно кардиналЛотарингский. Надвинь шляпу поглубже, старый козел, чтобы не видно было твоиххищных клыков. Чем только он нынче ночью не занимался! Вон отходит с Гизом вугол, совещаются. Красивый малый, этот Гиз. Достаточно рослый, чтобы, упав,растянуться во весь рост. Гиз, мой Гиз, я ведь первый принц крови послекровоточивых Валуа, и не ты, а я получил их сестру.

Что это — как он раскричался, унять не могут, наконец даже слышно стало!Другого нужно убить при дворе… Кого? Карла? Меня? Не может быть, чтобыгосподина адмирала: он же едет к войску во Фландрию. У д’Анжу глаза разгорелисьот жадности. Значит, Карла, ненавистного брата. Нет, мадам Екатерина не хочет,она приказывает замолчать! Карлу и так недолго жить осталось. Она шепчетчто-то, все невольно наклоняются к ней, особенно этот — как его? — ну, у негочересчур близко посаженные глаза, я еще перед тем удивлялся, зачем он тут. Ноэто же нелепо, ведь они ничего не могут сделать. Однако Гиз его одного отводитв сторону… А, вспомнил: некий де Моревер.

Что такое? Кажется, у д’Анжу припадок? И часто это с ним бывает? Он большене намерен ждать смерти человека, из-за которого родной брат стал ему злейшимврагом. Кого же он имеет в виду? Неужели все-таки Колиньи? Да нет, пустаяболтовня, разве у него хватит сил выполнить то, что они замышляют! Впрочем, иего мамаша, видимо, чем-то разгневана, она удаляется. Пора и мне… Гизвыходит, он позаботится, чтобы остальные могли благополучно возвратиться взамок. Вот будет смешно, если мы с ним столкнемся! Скорее вниз по стремянке». —Мадемуазель, куда вы запропастились, мадемуазель? — «Оставила меня одного, атеперь выбирайся, как знаешь».

Однако он выбрался; он спешил обратно через людские, и челядь, просыпаясь ибессмысленно тараща глаза, смотрела ему вслед; дверь, через которую он сновавышел на старый двор, оказалась как раз напротив того места, где только чторазыгрались описанные события, — позади знаменитой потайной лестницы фаворитови заговорщиков, которым открыт доступ в покои короля. По ту сторону лестницыодновременно с ним появился Гиз. Генрих опередил его, сделал прыжок и встал напервую ступеньку; тут-то его и заметил герцог Лотарингский.

— Откуда ты взялся так рано, Наварра?

— Разве уж так рано, Гиз? Но, видишь ли, моя почтенная теща принимает меня влюбое время.

— Ты был у мадам Екатерины? Наверху?

— А где же еще? — Генрих ударил себя в грудь, разыгрывая человека,похваляющегося высокой честью, которая на самом деле вовсе не была ему оказана.Тогда рослый лотарингец преисполнился сознанием неизмеримого превосходства:«Иду с тайного совещания от моей королевы и встречаю тщеславного лгунишку,который уверяет, будто его принимали в тот же час!» Просияв красивым лицом,подбоченясь и изогнув стан, Гиз заявил:

— Значит, она сама тебе все сказала; а я повторяю, и самым решительнымобразом: ты победил, Наварра. Французский двор намерен объявить войну Испании,ибо, как говорит в своем послании твой адмирал, французам необходима внешняявойна, которая была бы справедливой и вместе с тем нетрудной и выгодной. Иначеони будут грабить и громить друг друга. Он знает нас, твой герой и учитель!

— Послание составлял Морней, а он каждую мысль доводит до крайности.

— И это нам услышать не вредно. Значит, вот вы как смотрите на дело?..

— А вы нет?

— Мы только защищаемся. Вы, протестанты, намерены вызвать ужасную резнюсреди французов: это видно из слов вашего Колиньи или вашего Морнея. И радинашего блага мы предпочитаем воевать против Филиппа — вместе с вами. Досвидания, увидимся во Фландрии — или никогда!

Рослый блондин только сделал вид, что уходит. Он тут же снова обернулся.

— Наварра! Играй честно, как я. Да, я и вправду стянул войска в Париж, когдаты подъезжал со всеми своими дворянами.

— Это далеко не все. — Их глаза встретились на одном уровне, ибо маленькийНаварра стоял на ступеньке.

— Мои выступают сегодня во Фландрию. Действуй, как я, Наварра!