Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

— Мы не уйдем без тебя, noust Henric. У насв конюшнях стоят оседланные кони, с тобой мы пробьемся, с тобой опятьвозвратимся сюда в тысячу раз сильнее. — Они окружили его, осмелилисьнастойчиво хвататься за него и увлекли бы в своем потоке, ибо ими руководилочувство, подобное их доверию к природе: они цеплялись за своего короля, словноза свой родной холм с виноградником, который служил им прикрытием и который онине отдадут никому, даже более сильному врагу. Ему стоило только захотеть.

— Дайте мне поговорить с капитаном, — потребовал он вместо этого, так кактеперь разглядел, кто командует на мосту. Тем временем капитан де Нансейприказал широко раскрыть ворота, пусть гугеноты убираются отсюда хоть все доединого. Ему нужен только король. Бородки клином и колеты наконец вырвались ипромчались мимо тех немногих, которые стояли подле Генриха. Окружавшая егостена из тел рассыпалась и стала совсем тонкой. Кто-то из оставшихсяпробормотал: — В последнюю минуту! — Это был несмелый голос друга, которыйподоспел в последнюю минуту, но слишком поздно, чтобы остановить короля. Все жедруг хватает Генриха, он вынуждает его бороться за каждый шаг, ибо при каждомшаге к воротам оттаскивает его назад. Они борются самозабвенно, пока их неразнимают; они набили друг другу шишки и порвали платье.

Капитан крикнул: — Что это вы, обалдели, д’Эльбеф? Никто не собираетсяубивать короля Наваррского! Его почтительнейше проводят обратно в замок.

Генрих, к которому вернулась зоркость взгляда, увидел, что ни одного из еголюдей уже нет, а капитан де Нансей, с которым он остался наедине, сразу жеобнаглел: — Еще когда вы только прибыли, сир, я имел честь заверить вас, что,чем больше в Лувре гугенотов, тем лучше. К сожалению, некоторые из них толькочто от нас ускользнули. Но, слава святому Варфоломею, вы пока еще здесь.

В ответ на эти слова Генрих со всем пылом своих восемнадцати лет закатил емупощечину и пошел дальше. Он еще успел увидеть растерянное лицо побитого. Нокогда ему вслед бросились вооруженные люди, он услышал, как капитан крикнул: —Стой! — Де Нансей заскрежетал зубами, потом бросил: — Успеется.

Из замка доносилась громкая танцевальная музыка, окна были открыты, врассеянном свете ряды фигур сходились и снова расходились. А Генрих стоялвнизу, ища взглядом Марго, — пора уже было опять ее найти. Все новыенеожиданные события удерживали его вдали от нее, а сама она не оставляла емуни следа, ни весточки. Он смотрел вверх, из темноты, в неизвестное, и сердце унего усиленно билось. Наверное, сейчас в этом желтом, рассеянном свете, вмягких волнах музыки она совершает свои изысканные и несравненные движения, ееруки и ноги словно парят, и она улыбается, точно маска безупречной красоты.«Но мы и не безупречны и не изысканны, Марго, когда мы наги!» Он вцепилсяобеими руками в ветви вьющихся роз, достигавших раскрытого наверху окна. Уколышипов были ему приятны. «Ты посылаешь мне в дар эту боль!» Он, наверное, влезбы по шпалерам, но, на беду, из нижнего этажа вывалились пьяные швейцарцы, имнадо было облегчиться, и непременно — на розы и на влюбленного. Онпроскользнул в комнату, а они заревели от хохота над своей проделкой.

Это была караульня, ее освещал тусклый, неверный свет нескольких факелов,внутри никого не было, только четыре каменные фигуры поддерживали какое-топодобие церковной кафедры. В смежное помещение вели ступеньки, споткнешься обних — и не знаешь, куда свалишься. Высокие своды, наверху — бал, но сюдадоносятся только смутные отзвуки, напоминающие рыдание скрипок, почтитемно.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

— Конечно, есть, — ответили сразу два голоса, и Генрих, который был сейчасособенно чуток и насторожен, узнал их. Он различил шевеление беловатых фигур нафоне мрака.

— Д’Анжу и Гиз! — тут же воскликнул он, направляясь к ним. — Первыевесельчаки на моей свадьбе!

— Это ты, Наварра? — уронил д’Анжу с обычной сухостью. — Твое дело —танцевать либо валяться в постели. А наш удел — заботы. Эй! Свету! — проговорилон, не повышая голоса, однако никто его не услышал.

— Любопытно, какие это у вас заботы? Ведь я знаю, вы мне друзья — безстраха, без фальши. Таких я люблю.

— Мы и есть такие, — сказал Гиз. — И мы изо всех сил стараемся, чтобы вПариже не вспыхнул бунт по случаю твоего брака.

— Не любят они здесь еретиков. Эй, свету! — пробормотал д’Анжу.

А Генрих сказал: — Поэтому вы, особенно ты, Гиз, непрерывно и стягиваетесюда войска, а сами распространяете по городу слухи, будто тут кишит солдатамигосподина адмирала.

— Эй, свету!.. Это не имеет значения: они же помирились, Колиньи и Гиз. Мойавгустейший брат помирил их.

На этот раз свет появился: вошел Конде, кузен Генриха. Его сопровождаломножество слуг с канделябрами.

— Я тревожился за тебя, кузен. Хорошо, что ты оказался в столь надежномобществе.

— Они помирились, ты уже знаешь об этом, Конде? Гиз и Колиньи порешили бытьдрузьями — из послушания королю. — Свечи осветили все лица. Генриха охватилоновое неудержимое желание пролить и на все положение дел такой же резкий,беспощадный свет. — Еще твой отец, Гиз, и все твои родственники желали смертигосподина адмирала; но они были далеки от удачи, и он сам раньше умертвилтвоего отца. И с тех пор каждый из вас загорается от другого этой жаждой мести:каждый новый Гиз от того, который уже существовал до него.

— Эй, свету! — повторил Д’Анжу в растерянности, хотя он был яркоосвещен.

Гиз повторил с непоколебимым апломбом:

— Я помирился с Колиньи. Несмотря на это, он вызвал сюда свой гвардейскийполк, но я все равно доверяю ему.