Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

целиком, можно было даже опасаться, что навсегда. Марго дарила ему радости,которые были больше чем просто радости; они являлись для него прибежищем,единственным, которое у него еще осталось, наградой за опасности, утешением вобидах, так что становилось стыдно за собственные мысли. «Марго, твоя матьтолько убила, ты же выдаешь им меня, как Далила Самсона; Марго, не надопредостережений, лучше в часы любви читай мне латинские стихи своим бархатнымбаюкающим голосом. Марго, я могу в следующий миг выйти вооруженным из этойкомнаты и перебить всех твоих. В замке Лувр хватит моих людей, они только меняи ждут, мы ворвемся к мадам Екатерине раньше, чем ее самые быстроногие шпионки.Я властен делать, что захочу, но я целую тебя, ибо ты ненасытна. Марго, высшеесущество, ибо вы, женщины, таковы, и поэтому никогда не принадлежите нам доконца! Для моих высоких чувств в вас слишком мало души. А потому дай мне своетело, Марго, пока оно не состарилось. Что останется, когда пройдут года, отмоих belles amours? Я тебя покину, этоможно сказать заранее, а ты меня предашь. Разгневанная женщина — опасный зверь!Марго, прости, ты лучше, гораздо лучше меня, ты сама земля, на которой я лежу,покорный, мчусь верхом, взлетаю в самое небо!»

Таковы его чувства — в них были и восторг и отчаяние. Ибо ближе всего котчаянию восторг, он заимствует у отчаяния самое лучшее. Так бывает вмолодости. Зрелость удаляется от истоков чувств и забывает их. Кто сохранит кним близость, будет жить и станет человеком, как стал им Генрих, корольНаваррский, а впоследствии — король Франции и Наварры.

Просыпаешься, смотришь — опять день. Поскорее бы уж он прошел! Чем егозаполнить? Что придумывают другие люди, для которых ночные часы не главное вжизни? Они же деятельны, их разнообразные труды и усилия не менее значительны,чем труды любви, и достигают тех же глубин, что и сон. Вот герцог Гиз идет вмонастырь Сен-Жермен-л’Оксерруа, который находится между замком Лувр и улицейЗасохшего дерева. На этой улице живет адмирал Колиньи, в замок он наведываетсячастенько, ездить надо мимо монастыря. У решетчатого окна кто-то ждет еще совчерашнего дня, кто-то неутомимо подстерегает его, притаившись за прутьямирешетки.

Пусть Карл Девятый говорит: «Мой отец Колиньи». Сегодня он будет ждатьнапрасно. Нынче двадцатое число. За решеткой кто-то подстерегает. Гиз играет сКарлом в мяч, и в своих мыслях, которые таятся под маской этого ясного игордого лица, он произносит слово «подстерегает». Он уверен, что дворецкий,который служит ему, еще вчера спрятал кого-то в монастыре. Рядом с этимчеловеком стоит прислоненное к стене ружье, а человек подстерегает.

Мадам Екатерина не появляется, у ее дверей — и внутри и снаружи — часовые.Опираясь на палку, она неслышно переходит от одного к другому. Каждому оназаглядывает снизу в лицо, и солдат, поверх ее головы, неподвижным взглядомвперяется в пустоту. «Подстерегает», — думает Гиз. Думает о том, что за оконнойрешеткой в жилище каноника, его старого учителя, все готово. Дворецкого досталодин родственник, оружие — другой, и на время выпущен приговоренный кповешению, который там подстерегает… Подстерегает.

Того же двадцатого числа на театре давалось представление с участием короляФранции и в присутствии всего двора. Справа рай, слева ад, как оно и должнобыть, врата рая охраняли три рыцаря — Карл Девятый и оба его брата, никогда ещемежду ними не наблюдалось такого единодушия. В аду же черти и чертенята велисебя глупо и непристойно. Задний фон изображал Елисейские поля с двенадцатьюнимфами. И все было бы в порядке, но гораздо драматичнее, когда в миреначинается беспорядок, и вот кучка странствующих рыцарей решила взять райприступом. Однако Карл и его два брата победили рыцарей и загнали их в ад.Кстати, у тех были бороды клином и грубые колеты.

«Марго! Нельзя ли нам удалиться отсюда, уже давно пора мне тебя раздеть,твое тело пылает».

А Гиз думает: «Подстерегает. Висельник Моревер подстерегает. Мой каноник,который ненавидит великого протестанта, и мой дворецкий, которого топтал ногамиКонде, — подстерегают».

«Я король Франции и охраняю рай, — думает Карл. — А вас, бородки и грубыеколеты, — в ад, к чертям! Правда, к вашей вере принадлежат и мой зять и даже,мой отец! Но все, что здесь происходит, — это просто так, я на театре играю.Моей широкой груди может позавидовать сам Юпитер, и мои ляжки можно сравнитьтолько с ляжками Геркулеса».

Но вот с неба спустились Меркурий и Купидон, они сошли по радуге, светпадал на нее из-за облаков, и она имела самый естественный вид. Эти богипоявились не только чтобы показать, как искусно действуют машины, но и длятого, чтобы мог начаться балет. По их просьбе три райских рыцаря вывели нимф насередину залы. Выступление этих бессмертных существ, которые были, впрочем,обыкновенными актрисами, продолжалось больше часа; и все это время бородки игрубые колеты были вынуждены оставаться в аду и выслушивать тупыенепристойности рыжих чертей.

«Марго! Давай сейчас же удалимся отсюда, ибо давно пора мне тебя раздеть,твое тело жжется».

Подстерегает за переплетом решетки, подстерегает за спинами охраны!

«Марго! Давай уйдем!»

Подстерегает.

«Я, король, сильнее всех. В заключение мы поднимаем всех нимф на воздух, исамую тяжелую поднимаю я сам».

Подстерегает.

И пусть еще день пройдет, и они, соревнуясь перед дамами, нарядятся дляновых игр и зрелищ еще роскошнее и причудливее, Наварра турком, а Гиз, можетбыть, даже амазонкой — после этого все-таки настанет, наконец, двадцать второе,пятница, а уже с девятнадцатого в комнатке каноника, между улицей Засохшего