Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

глядя в потолок и зорко наблюдая за происходившими в сыне переменами. Карлпобледнел, потом вспыхнул, сделал резкое движение к двери, сдержался. В течениедвух-трех секунд казалось, что он вот-вот вызовет стражу и всех тут жеарестует, в том числе и свою мать.

Этого не случилось. Кровь бросилась ему в голову, он покачнулся. — Сядь, сынмой, — посоветовала она ему, а любимчику сделала знак, чтобы тот перестал такнелепо трястись.

«Мясник колеблется, — подумала она о Карле Девятом. — А моими действиямиГабсбург будет доволен, да и созвездия хотят этого. Все в порядке».

Карл оперся о спинку стула и злобно процедил: — В монастырь бы вас заточить,мадам, вы сделали меня убийцей моего лучшего друга и призвали на мою головупроклятия современников и потомков.

Однако мадам Екатерина не утратила своего спокойствия, оно доходило докакой-то тупости и в конце концов должно было парализовать каждого. Онанеумолимо шла к цели: — Так как ты уже заслужил проклятие, спаси хоть своюжизнь и свой престол! Ведь достаточно одного удара мечом!

Он понял, кому нужно нанести этот удар. И, словно сам был им сражен,повалился на стул. Он совершил роковую ошибку: отныне все, по одному иливместе, уже могли нажимать на него сколько им было угодно. — Ведьодин-единственный удар мечом, сир, прикажите нанести его и тем самымпредотвратите неисчислимые бедствия и избиения многих тысяч!

Карл судорожно помотал головой и закрыл глаза. — Парижские кварталывооружаются, — воскликнул д’Анжу, осмелев, и стукнул кулаком по столу. Париждействительно хватался за оружие, но виной тому был сам д’Анжу, пустивший слух,будто на Париж идут ускоренным маршем несметные полчища гугенотов.

Карл чуть приоткрыл глаза и бросил на брата усталый взгляд, полный глубокогопрезрения. Припертый к стене, потерявший мужество, он все же на свой ладсопротивлялся; он замкнулся в себе и глубоко презирал их. Тогда заговорщикиудвоили усилия, стараясь скопом сломить волю одного человека: — Ты уже неможешь отступить… Вы уже не можете, сир… отступить… — Один поддерживалдругого, голос предыдущего сливался с голосом последующего и все-такисамостоятельно проступал сквозь остальные: низкий глухой голос старухи,крикливые голоса обоих итальянцев и еще чей-то, скрипучий, как у попугая. Ад’Анжу и Таван то и дело как бы вонзали в эту мешанину подзадоривающий боевойклич: — Смерть адмиралу!

Карл терпел пытку целый час. Время от времени он повторял, хотя его никтоуже не слушал, да и не намерен был слушать: — Я не позволю пальцем тронутьадмирала. — И еще говорил: — Я не могу нарушить свое королевское слово. — Онего дал французскому дворянину, но забыл, кто перед ним сейчас. Поэтому он всеравно что ничего не сказал.

Вдруг у него вырвался стон, однако он поборол свою слабость, поднял голову иугрожающе простер руки к двери. «Значит, все-таки решил позвать стражу?» —подумала его мать, и ей стало не по себе. Но он сделал нечто гораздо болеенеожиданное. Он спросил:

— Где брат мой?

Тут воцарилось глубокое молчание; все смотрели то на него, то друг на друга.Что он хотел этим сказать? Кого имел в виду? Мать ответила: — Твой брат здесь,сын мой. — Но так как ее ответ не оказал на него никакого действия, онаперестала что-либо понимать. Во всем, что касалось фактов, мадам Екатеринунельзя было смутить, но перед чувствами она терялась. Да ее и не было при том,как однажды вечером ее бедный пьяный сын, словно затравленный, шептал на ухосвоему зятю: — Наварра! Отомсти за меня! Потому и сестру тебе отдаю! Отомсти заменя и мое королевство!

По чистой случайности молодой король Наварры в это время лежал в постели,окруженный сорока протестантами. Но ведь он мог бы и встать. Немало требованийсобирались они предъявить королю; можно было и не откладывать до утра, аотправиться к нему сейчас же и, располагая превосходящими силами, взятьприступом его прихожую. Вот дверь уже распахивается: брат мой! Ты пришелосвободить меня!

Но дверь не открывается, брат оставил его, несчастный понял, что конецблизок, и мадам Екатерина это сразу по нему увидела, в таких вещах онаразбиралась. Карлу кажется, что он всеми предан, брошен на произвол судьбы.Скорее нанести последний удар, добить его. Опираясь на палку, она вскочила сместа, схватила за руку своего сына д’Анжу и закричала громче, чем все оникричали до сих пор: — Уйдем отсюда, бросим этот двор, чтобы спастись от гибелии не видеть катастрофы! А как легко было ее избежать! Но у твоего брата нетмужества! Он трус!

Услышав это, Карл вскочил. Трус! Ему почудился свист хлыста, словно егоударили по лицу. Перед ним разверзлась бездна — ведь мать отступилась от него,В нем бушевали противоречивейшие мысли и чувства: честь, страх, ярость исознание своей правоты — все перемешалось, ему чудилось, что он весь истерзан;его лицо подергивалось; он готов был упасть перед ними на колени и готов быллюбого из них заколоть кинжалом. Однако он избрал третье — он словно обезумел.И эта вспышка бешенства в последнюю минуту спасла его от гибельного отчаяния.Карл забегал по комнате, зарычал, чтобы еще пуще разжечь себя. В егонеистовстве было столько же актерства, сколько и подлинного ужаса, от которогосодрогалось все его существо. Он носился взад и вперед, расталкивая иотшвыривая к стенам всех, кто попадался ему на пути. Мадам Екатерина выказаладаже неожиданную резвость: присела за шкафом, напоминавшим крепость, истаралась определить, до каких пределов он доведет свою ярость. Даже тут онасомневалась в способностях своего бедного сына.

Но вот Карл остановился посреди комнаты, чтобы лучше выделяться как