Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

проговорил с изумлением:

— Ты?!

— Я, — твердо повторила Марго. — А через меня некто другой. — Она имела ввиду мраморного бога с красными губами.

«Наварра начинает угрожать! — пронеслось в голове мадам Екатерины. — Темскорее я должна действовать».

— Кто может что-либо запретить королю Франции? — заметила она с холоднымудивлением.

Принцесса не ответила: она состроила капризную гримасу.

Карл спросил: — Мне тоже хотелось бы знать, кто здесь повелевает? —Неудачный вопрос, ему же во вред; но любопытство взяло верх. Да и матери всееще кажется, что она чего-то не расслышала. «Странная девочка. То сидит надкнигами, то спит с мальчишками. Уже из-за Гиза были неприятности. Что же, онаопять хочет получить порку?»

— Если ты ничего не желаешь объяснить, — мадам Екатерина все еще сохраняласнисходительный тон, — то как же ты хочешь, чтобы тебя поняли?

— Ты отлично понимаешь меня. Никаких убийств!

— Кто говорит об убийствах? Но что касается враждующих партий, то нам, ксожалению, каждый день приходится видеть, как они накидываются друг на друга:то католики твоего Гиза, то гугеноты твоего Наварры. Мне очень жаль тебя,дочка, ты, конечно, уже успела убедиться, что у каждого из них есть своипреимущества. Ну, скажи, как нам все это прекратить?

Но и зловещему добродушию матери Марго опять противопоставила повеление,полученное ею во сне. Никаких убийств! Глаза у нее были широко раскрыты, исквозь свою желто-бледную мать она словно видела лицо бога, к губам которогоприлила темно-алая кровь.

— Мы сами не должны совершать никаких убийств; тогда и партии не будутнападать друг на друга. Ведь знак-то всегда подаем именно мы.

— Мы, — повторила мадам Екатерина, уже не сдерживая своего раздражения; оначуть не задохнулась от злости. Оказывается, эта ученая особа, расходующаяслишком много постельного белья, следила за всем гораздо внимательнее, чемможно было ожидать, в те дни, когда она так безобидно держалась за материнскуююбку! И сама открыто в этом признается:

— Я ведь не дурочка, мама. И частенько слышу такие речи, истинный смыслкоторых вскрывается только потом. Моему брату, королю, вы говорите то, чего онсам еще не понимает. Но я-то ученая; я понимаю язык птиц, — добавила она, точнопо наитию. Однако это было просто воспоминанием о бесчисленных статуях из еесна, которые явственно говорили с ней, хотя они только щебетали, точно самыемелкие птички «с островов».

— Как ты думаешь, сын мой, не дать ли нам твоей сестрице опять маленькийурок? Он на нее однажды очень хорошо подействовал. Вы помните, сир, то утро,когда наша толстуха Марго проспала с Гизом несколько дольше, чем следовало? —Тусклые глаза из-под маски как будто слегка блеснули.

Но теперь Карл не имел желания сечь свою толстуху Марго. В голове у негокое-что кое с чем связалось; сопротивление его мышления вдруг исчезло. Онвоскликнул:

— Она права, что запрещает убийства! Я тоже запрещаю!

— Уходите! — Мадам Екатерина жестко и холодно указала им на дверь, возлекоторой сегодня даже не было охраны. Поэтому старуха опасалась худшего, и еенепоколебимое самообладание далось ей нелегко. Карл, этот потомокрыцарей-варваров, мог просто заточить ее в темницу; ведь ее сын д’Анжу, хоть оней во много раз ближе Карла, не заступится за нее; что случилось, то случилось.А в этой чересчур любознательной девице она сейчас впервые увидела для себяугрозу. Однако Екатерина не потеряла власти над собой. — Уходите! — Но, увы,они не ушли.

— Адмирал Колиньи должен жить!

— Король Наваррский должен жить!

Они крикнули это одновременно; оба имени словно старались заглушить другдруга. Старуха пожала плечами.

— Вот видите, у вас нет единодушия.

— Я хочу того же, что и моя толстушка Марго.

— Мой брат король меня поддержит.

Значит, перед ней союзники. Но как только мадам Екатерина чувствовала, чтоона уже не сильнейшая, она прибегала к хитрости.

— Давайте заключим договор, милые дети. Вы назвали два имени: ни одному изэтих лиц я не желаю никакого зла. Я пальцем не пошевельну для того, чтобкто-нибудь из них погиб. Но если один все-таки погибнет, тогда, дорогие детки,не требуйте от меня, чтобы я продолжала защищать другого. Да это было бы уже ине в моих силах, — добавила она скорее жалобно, ибо ее дочь вдруг точновыросла. Королева Наваррская стала даже выше ростом благодаря знанию иволе.

— Я понимаю язык птиц, — бросила она свысока бедной старухе. — Двуязычныеречи вашего величества надо толковать так, что вы сначала прикажете умертвитьгосподина адмирала, а затем короля Наваррского, моего супруга.

— Ну, что ты говоришь!

— Она догадалась! — вдруг радостно воскликнул Карл. — Моя толстуха Марго —умница, она все знает! Но господин адмирал должен жить. Я приказываю. Он мнеотец.

— Ну, что ты говоришь! — повторила старуха, отвернувшись от своегосына-тугодума, и обратилась к несравненно более сообразительной дочери. — Самаподумай, может ли кто-нибудь из нас запретить человеческим страстям и ненавистипартий толкать людей на убийство?

— Но не на убийство короля, моего мужа!

— Я так же мало могу воспрепятствовать этому, как и ты. Никто не знает, счего именно начнется.

— Ты знаешь.

— Ты знаешь! — зарычал Карл.

Старуха вздрогнула, потом напустила на себя скорбь, благородную скорбь;никаких слез и нытья, осанка женщины, возложившей на свои плечи тяжелый грузмногих печальных, но необходимых деяний, за которые придется нестиответственность.

— Вот тут, — сказала она, повертев указательным пальцем у виска, — стоит вовесь рост дом Валуа. Не у вас. Вы молоды и следуете своим прихотям… Я одна