Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

другие. Вдруг он сказал громко: — Я не повинен в смерти Гиза. Господи! Несовершала этого рука моя!

Наконец он произнес их громко, они прозвучали; оставался только вопрос,действительно ли они достигли слуха всевышнего и приняты им. Тревожный взглядадмирала тянулся к потолку, точно вслед за ними. Но тут в комнату вошел корольФранции.

Карл только что отобедал, было два часа, его сопровождали мать, брат д’Анжуи многочисленная свита, среди них и Наварра, окруженный своими единоверцами.Карл Девятый приблизился к ложу раненого и сказал: — Отец мой, вы ранены, а ястрадаю. Клянусь так страшно отомстить, что моя месть не сотрется никогда изпамяти потомков.

При этих словах мадам Екатерине и ее сыну д’Анжу, видимо, стало не по себе.Все взгляды невольно обратились к ним. Кроме того, королева и ее сын отличновидели, что большинство собравшихся здесь — протестанты. Все же они утешалисебя тем, что в городе герцог Гиз уже принял необходимые меры. А пока имприходится быть свидетелями того, как старый мятежник выставляет себя передкоролем его единственным другом. И о чем заботится этот человек, которыйобречен умереть! А Колиньи говорил: — Разве не позорно, сир, что какой бывопрос ни обсуждался в нашем тайном совете, герцогу Альбе сейчас же становитсявсе известно? — При этом Екатерина Медичи сказала себе, что как раз обратноебыло бы недопустимо. Эта мелкая итальянская княгиня почитала высшей властью насвете дом Габсбургов. А ее королевство? Ну что ж, она поддерживает его единствои в этот трудный час дала себе клятву, не останавливаясь ни перед какимкровопролитием, защищать его от еретиков-разрушителей; Она делала это ради себясамой, единственно ради своей одряхлевшей и уже недолговечной особы, но силы наэто ей давала покорность мировой державе.

Когда Колиньи наконец замолчал, — его речь состояла из одних обвинений,причем он явно злоупотреблял преимуществами умирающего, — то потребовал отподавленного и на все готового Карла еще разговора с глазу на глаз. И Карлдействительно предложил матери и брату отойти от кровати адмирала. Ониотступили на середину комнаты. В эту минуту их окружали только протестанты, истарая королева со своим любимчиком-сыном физически оказалась во властимногочисленной толпы дворян-гугенотов. «Стоит вам только за нас взяться… вэту минуту сила на вашей стороне. Хорошо, что вы не такие, как я! Вы верите,будто закон существует, и на этом терпите поражение. Как часто я нарушаласобственные эдикты и смеялась над вашей свободой совести, а вы всякий разверили мне сызнова и сейчас опять положитесь на слова моего бедного слабогосына. Тут ничего не поделаешь, вы заслуживаете своей участи. Меня вы, конечно,не тронете, хотя это в вашей власти, но скоро вы упустите даже последнюювозможность!»

Так размышляла мадам Екатерина, стараясь этим отогнать страх, а время отвремени, сощурившись, бросала вокруг себя недобрый и хитрый взгляд, но еетяжелое свинцовое лицо неизменно выражало только строгость и достоинство.Кроме того, она прислушивалась к разговору, происходившему у постели больного,хотя, увы, ничего не могла разобрать. Поэтому она спокойно решила, что поракончать эти пустые разглагольствования, и просто приблизилась снова к кровати —протестанты пропустили ее, это ведь была мадам Екатерина — и посоветовала сынуболее не утомлять раненого. Карл возмутился: он-де здесь король и так далее. Ноона к этому приготовилась. Конечно, умирающий — смутьян и подстрекает противнее Карла.

Когда, уйдя на противоположный конец комнаты, Медичи взялась как следует засвоего бедного сына, он ей все выложил: — Адмирал правду говорит! Во Франциикороли отличаются тем, что могут делать своим подданным и добро и зло. А этапривилегия вместе с ведением дел давно перешла к вам, мадам! — Карл выкрикнулэто очень громко, так что все слышали. И если до сих пор еще могли бытьколебания, после этих слов судьба адмирала стала делом решенным. И самое лучшеедля него, если господь даст ему умереть своею смертью.

Королевский гнев невозможно было укротить, пока король оставался в этойкомнате, где стояла кровать с лежавшим на ней отцом его, поверженным рукойубийцы, где находился хирург, показавший ему медную пулю, пастор, вокругкоторого протестанты опустились на колени, чтобы шепотом помолиться вместе сним, и еще некто — все равно кто, — бормотавший про себя: «Сегодня тожепятница».

Карл предложил своему отцу убежище в Лувре, большего он действительносделать не мог. Наварре он сказал, взяв его при этом за плечи и притянув ксебе: — Рядом с тобой, милый брат! Ту комнату, которую только что отделали длятвоей сестры, чтобы она, открыв дверь, могла войти к вам обоим, к тебе и кМарго. Если хочешь, я отдам эту комнату моему отцу!

Генрих поблагодарил; после слов Карла ему стало гораздо легче. Разыгравшиесяздесь сцены подействовали на него угнетающе. Только теперь это покушение наубийство предстало перед ним во всей своей наготе. «Раз Карл предлагает Лувр икомнату моей сестры, дверь которой ведет ко мне, значит, старуха проиграла, яже вижу. Вот она. Повертывается спиной и, переваливаясь, уходит».

Наконец король, его мать и вся свита удалились, а в нижнем этаже домасостоялось совещание протестантских князей и дворян. Многие требовали, чтобыгосподина адмирала немедля увезли из Парижа в его замок Шатильон: когда онибыли наверху, в комнате адмирала, они стояли так, что им было видно лицоуходившей королевы, и лицо это, которым она в ту минуту уже владеть была не всилах, побуждало их упорно стоять на своем. Но Телиньи, зять адмирала,